Анжелика. Тулузская свадьба - Страница 39

Но невидимый музыкант начал петь. Его сильный низкий голос не был голосом пажа.

С самых первых нот трубадур поразил сердце юной графини.

Никто из тех так называемых певцов, что с наступлением ночи заполняют улицы Тулузы, не мог похвастаться такой безукоризненной дикцией, таким совершенным тембром с переливами, то бархатистыми, то звонкими. В Лангедоке красивые голоса не редкость. Мелодия легко рождается на губах, привыкших к смеху и декламации. Но этот певец был непревзойденным мастером. Его голос обладал исключительной мощью. Казалось, весь сад наполнен его звуками, и даже луна дрожит на небосклоне. Он исполнял старинную грустную мелодичную песню на провансальском языке, изящество которого так часто превозносил граф де Пейрак, а прелесть и глубину столь непревзойденно раскрывал певец. Анжелика не понимала всех слов, но одно слово звучало вновь и вновь: «Amore! Amore!»

Любовь!

Постепенно она поняла: «Это он, последний из трубадуров, Золотой голос королевства!»

Никогда раньше она не слышала такого необыкновенного голоса. Порой ей говорили: «Ах! Если бы вы слышали Золотой голос королевства! Но он больше не поет. Когда же он снова будет петь?»

А затем на нее бросали насмешливый взгляд, жалея, что она не слышала главную знаменитость их провинции.

«Услышать его однажды и умереть!» — говорила мадам Обертре, жена главного капитула города и весьма экзальтированная дама пятидесяти лет.

«Это он! Это он! — твердила Анжелика. — Но почему он здесь? Неужели ради меня?»

Она заметила свое отражение в большом зеркале комнаты — рука прижата к груди, глаза широко распахнуты — и горько усмехнулась: «До чего же я нелепа! Быть может, это Андижос или какой-нибудь другой поклонник нанял певца, чтобы тот спел мне серенаду!..»

Тем не менее она открыла дверь и, прижав руки к груди, чтобы сдержать биение сердца, выскользнула из зала, спустилась по белой мраморной лестнице и вышла в сад. Жизнь! Неужели она наконец начнется и для Анжелики де Сансе де Монтелу, графини де Пейрак? Потому что любовь это и есть жизнь!

Голос звучал из расположенной на берегу реки беседки, скрывающей статую богини Помоны. Как только молодая женщина подошла, певец умолк, но продолжил тихо перебирать струны гитары.

Луна в этот вечер была неполной и походила на миндаль. Однако ее света вполне хватало, чтобы осветить сад, и Анжелика разглядела внутри беседки черный силуэт мужчины, сидящего у основания статуи. Незнакомец увидел ее, но не двинулся с места.

«Это мавр», — разочарованно подумала Анжелика.

Но тут же поняла, что ошиблась… Мужчина был в бархатной маске, а руки, обнимающие гитару, не оставляли никакого сомнения в его расе. Черный атласный платок на итальянский манер, завязанный на затылке, скрывал волосы. Привыкнув к темноте беседки, она увидела, что его слегка потрепанный костюм был любопытной смесью одежды слуги и комедианта. Певец носил грубые башмаки из толстой кожи, как у людей, которым приходится много ходить, например ломовиков или бродячих торговцев, но из рукавов поношенного камзола выбивались тонкие, дорогие кружева.

— Вы чудесно поете, — произнесла Анжелика, видя, что трубадур не двигается. — Но я хотела бы знать, кто вас послал.

— Никто, мадам. Я пришел сюда, когда узнал, что в этом доме скрывается самая прекрасная женщина Тулузы.

Мужчина говорил медленно, тихим голосом, словно опасался быть узнанным.

— Я прибыл в Тулузу сегодня вечером и сразу отправился в отель Веселой Науки, где собралось веселое и многочисленное общество и где я намеревался петь свои песни. Но, узнав, что вас там нет, я тотчас помчался вслед за вами, ибо в Лангедоке слава о красоте графини де Пейрак столь велика, что я уже давно мечтаю увидеть вас.

— Ваша слава не менее велика. Вы ведь тот, кого называют Золотой голос королевства?

— Да, это я, мадам. Ваш покорный слуга.

Анжелика села на мраморную скамью, которая опоясывала беседку. Аромат вьющейся жимолости опьянял.

— Спойте еще, — попросила она.

Страстный голос зазвучал снова, но чуть мягче и глуше, чем раньше.

Эта песня была уже не призывом, а скорее нежным откровением, признанием в любви.

— Мадам, — сказал музыкант, неожиданно прервавшись, — простите мне мою дерзость, но я хотел бы перевести на французский язык припев, на который меня вдохновили ваши прелестные глаза.

Анжелика склонила голову.

Она не знала, сколько времени прошло с тех пор, как она сидит здесь, в саду. Ничего больше не имело значения. Ночь принадлежала только им.

Певец довольно долго перебирал струны гитары, словно разыскивал нить своей мелодии, затем глубоко вздохнул и запел:

В твои глаза, зеленые, как волны,
Я точно в сладкий омут погружаюсь,
И, утонув в любви своей бездонной,
Я в сердце у тебя, блуждая, возрождаюсь.

Анжелика закрыла глаза. Его голос сильнее, чем пылкие слова, завораживал ее, погружал в неведомое доселе наслаждение.

Когда же ты распахиваешь очи, В них отражаются все звезды ночи, Как в глубине весеннего пруда…

«А сейчас пусть он подойдет ко мне, — молила Анжелика. — Ведь этот миг никогда больше не повторится, его невозможно пережить дважды. Он так похож на те любовные истории, которые мы когда-то давно рассказывали друг другу в монастыре».

Голос смолк. Незнакомец скользнул на скамью. Он крепко обнял ее, его рука с нежной настойчивостью приподняла ее подбородок, и Анжелика инстинктивно поняла, что мужчина знает толк в любви и одержал немало нежных побед. Эта мысль расстроила ее на мгновение, но едва губы певца коснулись ее губ, у Анжелики закружилась голова. Она не подозревала, что губы мужчины могут быть такими свежими, словно лепестки цветов, и такими сладостно нежными. Его сильные руки сжимали ее, доводя до изнеможения, а на его устах, казалось, еще дрожали пленительные слова любовной песни; очарованная волшебством звуков и его мужской силой, Анжелика устремилась в водоворот страсти, тщетно пытаясь услышать голос разума.